Фраза «многие корпорации запустили свои венчурные лаборатории или акселерационные программы» будет не совсем точной — сложно найти крупную компанию, которая бы не сделала этого, причём речь идёт как о глобальных, так и российских корпорациях. CB Insight уточняет: корпоративные стартап-программы есть у 80% компаний из списка S&P 500. Причины просты: работа со стартапами обеспечивает быстрое развитие продукта, а вложения в капитал обычно окупают себя.
В России на собственные средства запускаются 63% технологических стартапов, остальные ищут возможности сотрудничать с государственными институтами и корпорациями, различными бизнес-ангелами. 77% отечественных стартапов работают по b2b-модели. Согласно отчету Агентства инноваций города Москвы, большая часть российского венчурного рынка сконцентрирована в столице (75% общего объема инвестиций и 57% общего количества сделок в России). По данным краудинвестинговой площадки Onestart, суммарные инвестиции в 2019 году выросли на 25%. Но пандемия, разумеется, сказалась на инвестиционной активности россиян. Так, уже в 2020 году суммарные инвестиции вернулись на уровень 2018 года.
Корпорациям необходимы свежие технологические решения, ведь сегодня технологическое преимущество — необходимый элемент конкурентоспособности. Как его обеспечить? У крупной компании есть всего четыре пути: внутренняя разработка, покупка готового решения под ключ (выкуп целиком работающего стартапа), выращивание внутренних стартапов или соинвестирование во внешние стартапы самостоятельно или через корпоративный венчурный фонд. Исследователи MIT Sloan разделяют их на четыре типа в рамках классификации, близкой к матрице BCG.
У каждого из этих способов есть свои преимущества, которые легко показать на примере технологических инноваций, связанных с цифровыми разработками, программными продуктами и приложениями. Собственная разработка обеспечивает быструю и уверенную интеграцию технологии; собственно, технологическое решение рождается в рамках уже существующей экосистемы. Полной противоположностью «проприетарной» модели является open source, и спор между адептами двух концепций не может быть решён количественно: это исключительно вопрос идеологии.
Открытый код становится всё более и более привычным для крупных корпораций со своей развитой экосистемой. Так, в 2018 году с покупкой репозитория Github пал один из старейших бастионов закрытого кода, Microsoft. Теперь компания всё делает в режиме open source, включая тестирование решений в области искусственного интеллекта.
Технологии физического плана, безусловно, не так пластичны, как код, но подчиняются тем же принципам и той же логике: «внутреннее» надёжнее и легче интегрируемо, «внешнее» — свежее, пластичнее и, как показывает практика, быстрее и дешевле.
Согласно оценке Deloitte, в год крупные компании тратят более $200 млрд на приобретение технологических бизнесов на международном рынке. Лидирующие секторы тут — цифровизация и социальные решения, биотех, анализ данных, интернет вещей. На корпоративные вложения приходится около 23% всех инвестиций в стартапы в мире.
Надо понимать, что цифры эти колоссально выросли за последнее десятилетие. Так, только с 2013 по 2018 годы, по данным E&Y, число сделок с участием корпоративного венчура удвоилось, а вложений выросла в 5 раз: с $10 млрд до $53 млрд в год. Последующие два года только поддержали динамику, разумеется, с поправкой на эффект от пандемии.
Расчёты PitchBook показывают, что на сегодня фонды категории corporate venture, работающие на международных рынках, управляют средствами в размере $240–350 млрд. Только по категории «технологические компании» вложения в 2019 году составили $7,6 млрд, а за первые восемь месяцев 2020 года увеличились до $16,7 млрд.
Преимущества, которые корпорация может получить от работы со стартапами, на удивление просты. Специалисты таких компаний, специализирующихся на помощи в организации корпоративных акселераторов, как Limpid и Bundl, указывают на три основные выгоды: стартапы креативны, они позволяют усилить продукт — и такой путь оказывается для корпорации более экономным.
Примеров, позволяющих проиллюстрировать выгоды, достаточно много: E&Y приводит кейс электротехнического производителя, который принял решение о покупке внешней технологии, а не развитии in-house решения. Плюс в том, что необходимости приобретать технологию нет до момента, когда она покажет свои преимущества перед аналогами.
В целом все исследователи, включая McKinsey, сходятся в выводах: во-первых, покупка стартапов позволяет разом закрыть «технологические дыры», во-вторых, разработка нового решения силами новых сторонних команд быстрее, в-третьих, дешевле в сравнении с внутренними командами.
Облечь в цифры третью выгоду сложнее. Однако, в частности, Nesta и Startup Eupore отмечают, что инкубационные и акселерационные площадки способны вдохнуть новую жизнь в корпоративную и технологическую жизнь компании. На бытовом уровне речь идёт о «замыливании глаза» у работников компании; разработчики, у которых нет привязанности к имеющейся технологии, могут привнести свежий взгляд.
Корпоративные вложения в стартапы не обязательно должны становиться финансовым бременем для компании — при правильном подходе к формированию портфеля корпоративный венчурный фонд способен стать самоокупаемым и даже генерировать доходность, сопоставимую со среднеотраслевыми показателями. По данным Cambridge Associates за последнее десятилетие, это 15–27% годовых.
Каждый кейс индивидуален, многое зависит от того, в каком формате компания участвует в процессе: запускает собственную площадку развития, делает это в партнёрстве с институтом развития (например, GenerationS), запускает свой венчурный фонд, делает вложения in kind в форме маркетинга, кода, элементов технологий, предоставляет мощности для внедрения и тестирования решений. Ещё один из факторов — направления стартапов.
Результаты акселерационной программы IBS, реализованной совместно с Фондом «Сколково» в период октябрь 2020 — апрель 2021, подтверждают: возможно найти большое количество проектов, которые находятся на стадиях MVP и первых пилотных внедрений и разрабатывают решения, востребованные у корпоративного заказчика. Программа была нацелена на цифровизацию нефтегазовой отрасли по трем направлениям — цифровое управление, производственные процессы, анализ и прогнозирование.